Книга Законы безумия  - Мария Высоцкая

– Знаешь, Герда, ты права, нам не стоит общаться».

Глава 1

Богдан.

…длинный серый коридор с обшарпанными стенами и отстающей на потолке побелкой я не забуду никогда. Он казался нескончаемым. Высокая рыжеволосая тетка в темной кофте и очках с острыми и, кажется, такими колкими оправами, ее лицо не выражало ни малейшей эмоции. Впалые скулы, безэмоциональный взгляд, незаинтересованно блуждающий по стенам коридора, она с каждой секундой ускоряла шаг. А я, будучи маленьким шестилетним ребенком, просто не успевал за ней, а оттого часто спотыкался. Но женщина лишь невозмутимо сильнее тянула меня за руку.

Мимо пробегали дети и, завидев новенького, разглядывали меня во все глаза. Старшие лишь смеялись над моим запуганным взглядом, я же ускорял шаг, все крепче прижимая к себе серого зайца.

Наконец Гестапо остановилась, широко распахнув дверь большой комнаты, где стояло много кроватей. Все они были одинаково заправлены, некогда белое белье посерело от частых стирок, а шторы только нагоняли тоску. Все в этой комнате создавало угнетающую атмосферу. По телу пробежал холодок.

– Вот твоя кровать, – громко скомандовала она и выпустила мою руку из своей, – днем сюда заходить нельзя, только в специально отведенное время. Идем.

На выходе из комнаты уже собралась толпа детей, слухи здесь распространялись быстро. Их глаза пылали интересом вперемешку со злобой. Стоило только женщине уйти, как толпа стала сгущаться надо мной, словно стая серых волков.

– Эй, новенький! – воскликнул паренек, по виду он был на пару лет старше. – Чего замер? Что это у тебя? – отобрал игрушку. – Ох, посмотрите-ка, что это у него? Заяц, – расхохотался, – ты что, девчонка?

Толпа начала ехидно хихикать, их глаза горели какой-то необъяснимой злобой.

– Отдай! – я шагнул в его сторону, пытаясь вернуть свое.

– А ты отбери, – он еще громче смеялся надо мной и моими нелепыми попытками отобрать игрушку.

– Верни, это мое, мое! – я кричал что было сил, ведь это единственное, что осталось от родителей, зайца мне подарили на прошлый день рождения. Я никогда в него не играл, он всегда мирно лежал на полке, но стал той вещью, которую я успел прихватить с собой, когда в дом моей старой бабули нагрянули органы опеки.

– Смотрите, он сейчас расплачется, как девчонка! – все громче глумилась толпа.

– Я не девчонка! – кричу что есть сил, сжимаю руки в кулаки, но в глазах предательски застывают слезы. Все произошло слишком быстро и неожиданно. Я ринулся вперед и ударил задиру по лицу, тот заорал и выронил игрушку, но поднять ее я уже не смог. Еще несколько мальчишек проворно схватили меня за плечи и оттащили к стенке.

Задира быстро пришел в себя.

Удары приходились по всему телу, кроме лица. Когда они закончили, все, что я мог, это отшатнуться от стены и упасть на пол, свернувшись в клубок. Сил не было. Тело болело, из глаз текли соленые слезы, и так хотелось домой. К маме, отцу… Но их больше нет. Их никогда больше не будет. Бабушка говорит, что они уехали в далекую командировку, но я знаю, что они умерли. Я слышал разговоры соседей по лестничной клетке, слышал, как они жалели меня, потому что в пять лет я остался практически сиротой. Слышал, и от этого становилось еще больнее.

Тогда я еще не знал, что мне придется испытать и пережить в этом месте, не знал, как жестоки бывают обделенные вниманием дети, не знал и то, насколько скоро мне предстоит узнавать это изо дня в день, медленно превращаясь в куклу для битья.

Прошло больше месяца, за окном был совершенно незнакомый город. Все было серым. Тело ноет от очередной потасовки, я сижу в углу первого этажа, под лестницей. Это место я облюбовал сразу, после той первой драки. Единственное желание в тот момент – скрыться от чужих глаз. Поджав ноги под себя, вспоминаю, как мы с отцом ходили на рыбалку, катались на роликах, как кормили с мамой птиц в парке недалеко от дома, зимой ездили кататься на ватрушках. Когда я вырос, то часто задавался вопросом, как я мог все это помнить, помнить те моменты, когда мне было три, четыре года, ведь большинство помнит лишь мимолетные картинки, а я четко видел целые фильмы прошлой жизни. Помнил лица родителей, мамин смех, папин серьезный, но в то же время насмешливый взгляд, когда я впервые пытался надеть червяка на крючок, помнил все до малейшей детали. Но за всеми этими мыслями всегда приходила одна и та же концовка, мое сознание каждый раз изощренно воспроизводило утро в день гибели родителей. В голове вновь раздавался горький бабушкин плач, разговоры соседей, черные закрытые гробы. Мои родители попали в аварию. На трассе в беспроглядный ливень в их маленькую тойоту влетела огромная груженая фура, это я, конечно, узнал позже, как и то, что от них остались лишь разорванные на куски части. Хоронить, по сути, было нечего, изуродованные тела положили в закрытые гробы, пряча глубоко под землю. По спине побежали мурашки, плечи невольно сжались.

– Вот ты где! – зло вскрикнула Инна Геннадьевна, воспитатель. – Нашкодил и смылся. Ты зачем Егорова побил, а?

– Он первый начал!

– Первый, – она орет, а я даже не реагирую, – у него синяк на все лицо. Паскудник! Привезли проблему на мою голову. Быстро пошли к директору. Пусть она с тобой разбирается! – она бесцеремонно вытаскивает меня из-под лестницы за ухо.

Полная и отвратительно манерная женщина гордо вышагивает по коридору, иногда оборачивается, чтобы побуравить меня своим яростным взглядом, словно желая показать, какой я никчемный. Дойдя до кабинета директрисы, она ухмыляется и толкает вперед.

– Иди, иди!

Заглянув в кабинет, я вижу огромный письменный стол, за этим самым столом сидит худая женщина с черными как уголь волосами. Из кабинета тянет сигаретным дымом. Завидев меня, она нехотя тушит окурок, поднимаясь с кресла и распахивая окно. Деревянные рамы скрипят от такого напора.

– Стучать надо! – недовольно. – Шелест, – ее цепкие, серые, как лед, глаза впиваются в мое лицо, губы недовольно сжимаются, – зачем Егорова побил, гаденыш?

– Он первый начал, он у меня…

Фурия несется ко мне со скоростью света и хватает за ворот зеленой рубашки в мелкую белую клеточку.

– Значит, так, я ябед терпеть не могу. Попался, отвечай! Мне тут проблемы с тобой не нужны, – отпускает воротник. – Еще раз повторится, будем говорить по-другому. Ясно тебе? – киваю. – Молодец, а теперь пошел вон отсюда, – мегера толкает в спину по направлению к двери.

Вылетев из кабинета, я спотыкаюсь и падаю возле порога на колени. Утерев слезы рукавом, встаю – отряхиваю штаны.

– Пойдем, – слышится откуда-то сбоку. Обернувшись на голос, невысокую темноволосую девчонку, она стоит неподалеку, теребя пальчиками толстенную косу, – не бойся. Я Таня, – Таня растягивает губы в миленькой улыбке, – вот, – отдает мне зайца, отобранного еще в первый день моего приезда сюда.

– Спасибо.